Мама мия 2:

Мама мия 2: Встретили судьбу

Прошло десять лет, и перед нами вторая попытка ответить на вопрос, что означает построить фильм вокруг двух десятков песен «Аббы» — фильм, в этот раз даже не имеющий под собой основы в виде бродвейского мюзикла. Основная проблема, впрочем, не изменилась. Смысл существования второй «Маммы мии», как и первой, сводится к музыке — причём одной музыки недостаточно, и оба фильма чувствуют едва ли не патологическую необходимость окружить её каким-то сюжетом; далее они вынуждены притворяться, что этот сюжет для них важен, и пытаться увлечь им зрителя, хотя всем с самого начала понятно, что это всё полнометражное курортное караоке, в конце которого все будут жить счастливо. Если только не умрут между фильмами в преклонном возрасте 40 с чем-то лет, чтобы дать дорогу молодым.

«Mamma Mia! 2» в поисках сюжета делит себя одновременно на приквел и сиквел (прямо как «Крёстный отец 2»), в которых подмигивающе исконное — простые греческие рыбаки, плывущие к своей Аполлонии, сеньор с капитанской бородой (очень смешной Энди Гарсия), чувствующий бурю в ясном небе — конфликтует с безжизненной мыльной оперой (помешает ли союзу идеальной пары предложение работы в нуёрке?) и пресными напоминаниями о важности семьи. Не в силах сбежать от самой себя, эта теперь уже дилогия помещает под замок и персонажей: мир огромный, нужны воспоминания, заявляет юная Донна Шеридан, после чего находит себе ПМЖ на греческом острове через несколько дней; её дочь десятилетия спустя живёт на этом же острове преимущественно мечтами и прошлым матери, вплоть до занятия освободившегося места в её группе.

Хорошая новость в том, что наряду с режиссёром в сиквеле сменились оператор и монтажёр, и хотя хореограф остался тем же, с новой командой его работа заметно улучшилась — если в оригинале почти все музыкально-танцевальные номера выглядели наспех сымпровизированными и были покромсаны так, что обитали на жуткой земле где-то между грацией Боба Фосси и калейдоскопом База Лурмана, то здесь всё поставлено на порядок гармоничнее. Больше профессионализма и спокойной самоиронии, меньше суеты и поющего Броснана, которого, можно сказать, пощадили, попросив от него лишь несколько строчек той же самой песни.

Ну, и отдельно — умилительно наплевательское отношение к собственной истории и истории вообще: айфон в фильме, действие которого вроде как происходит в середине нулевых, превращение молодой версии Колина Фёрта из рокера в карикатурно неловкого девственника, витающая где-то высоко над обоими фильмами мать-бабушка-прабабушка, рисуемая как существо мрачное и жуткое ровно до того момента, пока создатели не решают, что пусть лучше она будет Шер. И ведь действительно, почему бы ей не быть Шер?

В конце концов, это именно её исполнение одного оставленного напоследок золотого хита, следуя за выходом толпы с “Dancing Queen”, уже под завершение даёт фильму его самый обезоруживающий момент, и групповой номер на финальных титрах, в котором время и пространство окончательно сносят все границы и счастливо падают друг другу в объятия — логичное всему этому следствие и завершение. У этих трёх номеров есть ключевое сходство: все они исполнены с явным осознанием реальной истории и культурной значимости выбранных песен, с минимальной либо отсутствующей привязкой их к сюжету, и фокус, таким образом, смещается с их функционирования в последнем на удовольствие, которое они приносят поющим и слушающим их людям.

В случае с таким феноменом, как «Абба», это и есть самый разумный подход. Именно поэтому самая трогательная киновалентинка группе — не один из целиком посвящённых ей мюзиклов, а «Свадьба Мюриэл»; именно поэтому использовать, например, “Knowing Me, Knowing You” в сцене расставания, заставляя актёров исполнять её, как сочинённую специально для этой цели песню в традиционном мюзикле — обесценивание как момента, вставленного лишь ради песни, так и песни, сведённой к иллюстрации. Увы, именно таких моментов здесь по-прежнему большинство. Но когда «Mamma Mia!» сбрасывает с себя эти заботы, она, наконец, обретает свой самый незамутнённый и непринуждённый вид, и тут как никогда становится понятно, что вид этот — не кино. А концерта. Весёлого, кэмпового, под сиреневым небом и с фейерверками. Дорога к нему была слишком долгой.