Суспирия

Рецензия: Вашу Мать

«Суспирия» Луки Гуаданьино — римейк и дань уважения через выбор диаметрально противоположного пути: поскольку в том, что делал оригинал, его превзойти невозможно, то пусть он займёт достойную позицию источника вдохновения, которое в итоге приведёт нас к чему-то совершенно новому. Неловкий вопрос, а стоит ли в таком случае вообще заморачиваться с сохранением названия и частей завязки, все равно может остаться, но это как минимум более интересный подход, чем слепое подражание, а в случае данного режиссёра курс в сторону хоррора ещё и выворачивает наизнанку то, на чём он до сих пор строил стиль, карьеру и репутацию: вместо курортных локаций — промозглый Берлин 70-х, вместо влечения и эротизма — насилие и уродство, вместо свободы передвижения персонажей — их заточение внутри и вблизи здания, времени, истории.

Впрочем, эстетские качества Гуаданьино никуда не делись, равно как и его готовность за отсутствием строгого, где нужно, сценария растечься в миллион направлений. В этом смысле сравнения с оригиналом тем более показательны. «Суспирия» Дарио Ардженто объединила сведённую к минимуму историю, рассказанную в форме страшной сказки на ночь, с радикальным, одновременно упрощённым и максималистским стилем, и в её ослепительных кадрах и сопровождающем их гоблиновском шабаше и спустя 40 лет сохраняется свежесть. В новом фильме всё наоборот — картинка тусклая и приземлённая, привязанная к конкретному времени и месту; история переходит от одной линии и идеи к другой и тратит на это два с половиной часа, каждая минута которых чувствуется. В эту «Суспирию» нужно во всех смыслах вглядываться, чтобы увидеть, что в ней происходит.

Но стоит ли оно того, если это кино, которое само загипнотизировано собой ещё до появления зрителя? Гуаданьино и сценарист Дэвид Кайганич (он же автор «Большого всплеска» и «Террора») блаженно гуляют по возведённому ими лабиринту, внутри которого противопоставляют искусство и увечье, разговаривают сами с собой через монологи Тильды Свинтон, в каждой второй сцене включают радиоприёмник или телевизор, из которых слышится что-нибудь про Баадера-Майнхоф, РАФ и терроризм, не забывают немного вставного феминизма, делят всё происходящее на шесть частей и эпилог без какой-либо цели, кроме дополнительной показушности.

Персонажи сами вечно куда-то идут, что-то ищут, только чтобы остаться ни с чем, потеряться, угодить в ловушку, но «Суспирия» не видит в них людей; она видит лица (в том числе подобранные благодаря их истории лица культовых пожилых европейских актрис), красиво намокшие волосы, подносящие сигареты к губам руки, отрывающиеся от пола ступни, но не более того. А поскольку людей нет, то фильму нечем и пугать, что он, кажется, понимает и принимает сам: больших сцен, оправдывающих принадлежность к жанру, здесь ровно две, и обе рассчитаны, главным образом, на поверхностный эффект. Появление самой Смерти не обходится без красного фильтра и бубнящего за кадром Тома Йорка. Даже крюки для мяса — дизайнерские. Даже суицид — перформанс.

Являются ли ведьмы, «залегшие на дно» во время войны, а ныне творящие искусство, насылающие на своих учениц кошмары и по-быстрому проводящие выборы, крипто- или антифашистами? Ответ даёт разве что кастинг Свинтон, играющей персонажей по обе стороны конфликта, а заодно доктора Йозефа К., бродящего вокруг вплоть до встречи с собственным чувством вины, — абсолютно ненужная сюжетная линия, из которой фильм под конец пытается сделать эмоциональный центр. Получив на руки $20 млн и полный карт-бланш, авторы произвели на свет не хоррор и не драму, но фетишистский арт-объект, воспринимать который получается лишь издалека.