Преисподняя, Сера / Сера

Рецензия: Уже в ней

Мартин Кулховен снимает с начала 90-х, но лишь с «Преисподней» выбрался из локального немецкоязычного кинематографа в мировой. Это его англоязычный дебют, причём снятый после 8-летнего перерыва. Об авторе фильм говорит даже больше, чем нужно — начиная с мировоззрения и заканчивая амбициями. Тот не собирался выходить на новый уровень постепенно — только ударом ногой с разворота, чтобы все сразу охренели и поняли, с кем имеют дело. Ему хотелось, чтобы люди сразу затрепетали, испугались и зауважали. Это буквально читается в самом фильме — двухчасовом вестерне, от которого не по себе.

Кулховен долго не церемонится. Уже на минуте пятой появляется демонический пастырь Гай Пирс, до смерти пугающий немую акушерку Дакоту Фэннинг, и начинает грозно вещать. А ещё через минуту девушка дробит голову младенца, которую потом режиссёр вдобавок демонстрирует. В дальнейшем он не упускает ни единого шанса показать натуралистичные раны и, особенно, вывернутые наружу мозги. А шансов оказывается много.

Никогда не знаешь, насколько автор окажется жесток. Он будто поставил себе цель сделать максимально злое кино, и в этом плане каждый из четырёх актов всегда перепрыгивает предыдущий, пока не оставляет в оцепенении. Пирс вещает про то, что они все прибыли из Старого света в Новый, и этим очистились от грехов, а потом таскает по грязи, избивает, убивает и трахает детей. Добрые и порядочные люди в основном не живут дольше пяти минут экранного времени. При этом достойно умирает всего один человек на весь фильм — и лишь потому, что по собственной воле. Остальные либо внезапно застывают с удивлённым взглядом, либо долго мучаются. Одного, например, подвешивают на собственных кишках, а добивают ружейным выстрелом в лицо. Не то чтобы в такой смерти была большая надобность, но авторские амбиции требовали жести — и так со многим здесь. Как только в дверях появляется ангел, все уже знают, что с ним случится. Ничего хорошего.

Эта злость держится до самого последнего кадра. Но не менее важно, как при этом автор избивает религию. «Преисподняя» начинает с простой мысли, что христианская вера невежественная, дикая и жестокая, а заканчивает тем, что сама по себе религия — и есть та овечья шкура, под которой прячутся волки. Что ад — он здесь. Что неважно, подставляешь ты другую щёку или даёшь сдачи, жизнь тебя будет бить одинаково сильно и беспощадно. Пока мы надеемся, что ангелы присматривают за нами, вместо них это делают только демоны.