Гарри Поттер и Дары cмерти. Часть 2:

Представьте, что вы убираете в новый шкаф вещи. Вы начали эту работу зимним воскресным утром, когда за окном так холодно, а в комнате тепло, тихо и по-правильному одиноко. Вы вытаскиваете по одной из общей кучи свой детский шарф, старый сувенир, давно забытое письмо от человека, который был вам чем-то дорог, рубашку, мягкую и легкую от многочисленных стирок… Каждая из этих вещей что-то говорит вам, напоминает о чем-то уютном и своём, и вы подолгу держите её в руках, прикидывая, куда же положить так, чтоб всегда было легко найти и вновь вспомнить и испытать. Вам кажется, что это самое лучшее занятие в мире – располагать на полках всю эту безумную груду предметов и воспоминаний.

Но к середине дня у вас начинает болеть спина. Музыка, сопровождающая ваше духоподъемное занятие, раздражает. Приходит четкое осознание того, что завтра на работу. Возвращаются те, с кем вы живете в одном доме, настоятельно требуя вашего внимания. И вы запихиваете вещи на полки и в ящики, уже толком не глядя на них, едва запоминая, где что, и рядом с аккуратно разложенными стопками громоздятся все менее опрятные и упорядоченные кучи. Вы смотрите на часы и уже с нескрываемым раздражением сгребаете все в один комок и запихиваете подальше в недра, чтобы разобраться с этим «потом» - то есть в те прекрасные времена, которые никогда не наступят, и вы это прекрасно знаете. Наконец, все закончено, вы облегченно вздыхаете, и остается только одно – собрать то, что в шкаф не вошло, в какой-нибудь мешок и засунуть подальше…

С многочастными экранизациями книг неизбежно происходит то же самое, и глубокую печаль вызывают экранизации именно фанатских, культовых романов. Не зря же Мартин не решался отдать свою сагу Голливуду, но согласился все же на сериал, хотя и мучается теперь, как бы подешевле показать битву на Черноводной. Отдай он свое детище в руки муви-гениев – и эта сцена заставила бы фанатов содрогаться от восторга в темных залах и от тоскливого разочарования во все другие моменты. Ибо в киноэкранизацию никогда не влезет все, нажитое опытом, политое слезами, развеселившее и разочаровавшее. Никогда не войдут все герои. Не найдется место логике эмоций. И очень, очень редко при этом сохранится дух повествования, его главная нить и смысл.

«Гарри Поттеру» повезло в этом смысле очень мало, гораздо меньше, чем «Властелину колец», которого хотя бы снимал один и тот же Пи Джей, великий и ужасный. В нашем прискорбном случае в режиссерском кресле оказывались самые разные люди, из которых только первые два понимали, кажется, что именно они делают - их фильмах витал дух магического мира. И лишь Куарону удалось то, что больше ни у кого не получилось — воплотить на экране основной стержень, дух книг Роулинг, в которых 11−летний мальчишка постепенно открывает для себя жизнь во всем ее противоречии.

Катастрофа последних фильмов серии не в том, что их снимал Йейтс, а в том, что это совсем другая история. Она отличается от киношной так же, как Хогвартское симпатичное, стройное и штампованное восстание на экране – от книжного восстания, которое началось с плевка в лицо Макгоннагал. Это было невозможно стерпеть, понимаете? Жизнь не стоила того, чтобы быть свидетелем этого – и ничего не сделать. Семь томов, один другого толще – про то, что детство не черновик жизни. Что бессмысленную цепь восстанавливающейся жестокости можно прервать, сколько бы тебе ни было лет, но для этого нужны такая сила, такое великодушие и такое самопожертвование, которые не перешибешь даже всемогущей магией. Поэтому и был у Роулинг тот эпилог, который многие мои собратья по вере безжалостно пинали: дети, более-менее свободные от воспроизводящейся вражды, и Драко Малфой, кивнувший Гарри Поттеру. В экранизации этого кивка нет вообще, хотя лицо Малфоя показано крупным планом, и это приводит меня в уныние гораздо больше, чем художественная безобразность киношного эпилога. Это показывает мне, что в недрах шкафа не нашлось места тому, что действительно было важно, как если бы полки забивали фантиками от конфет вместо теплой одежды, согревающей в холодные времена.

голосуй